Про больничных клоунов в России:
• Больничные клоуны работают уже 15 лет, и их ни разу не выгоняли из палаты. Работу клоуна можно сравнить с работой психолога.
• ..«О, ребенок выдал агрессию, это хорошо, потому что, когда и на ком он еще может выместить агрессию? На клоуне». Ему стало чуть полегче, а мне – как с гуся вода, я пошел дальше.
• Клоун приходит не к больному ребенку, не к пациенту – он приходит просто к ребенку и играет с ним, понимая его ограничения и возможности.
• Клоун видит что-то, за что можно зацепиться, потому что клоуны – это профессиональные «цеплятели».
• У больничных клоунов серьезно организована работа с эмоциональными переживаниями. У многих есть личные психологи. Клоунов, которые регулярно ходят к тяжелобольным детям, часто спрашивают: «Ребята, вы что, железные?» Они не железные, и секрет того, что они могут изо дня в день входить в палаты, где лежат дети с самыми тяжелыми диагнозами в том, что для них это работа и возможность помочь.
Как любить всех и не сгореть на работе рассказывает руководитель «Больничных клоунов».
Один из часто задаваемых вопросов больничным клоунам: разве можно насмешить того, кому сейчас не до смеха. Это миф – многие люди так привыкли и считают, что в больницах обязательно нужно быть грустным, печальным. Зачем наклеивать такие шаблоны? Больничные клоуны работают уже 15 лет, и их ни разу не выгоняли из палаты. Работу клоуна можно сравнить с работой психолога. В команде с врачами они могут вывести ребенка из какой-то закрытой эмоциональной ситуации.
"Был такой случай, - вспоминает Константин Седов - после операции или химиотерапии мальчик Паша лет 6-7 очень сильно ушел в себя и перестал коммуницировать с миром, даже с мамой и бабушкой. В таком состоянии он был неделю. Заведующая отделением попросила нас прийти к нему. Пришли. Сначала Паша сидел в закрытой позе. Потом дал нам руки, положил их на баян, начал жать на клавиши, а мы раздвигали меха. Затем Паша стал разводить руки, обнимать клоуна-напарника и меня. Недели через три мы его не узнали: он бегал, разговаривал без умолку. То есть он при нас начал выходить из этого кокона.
Мы видим ребенка, но не его болезнь. Мы видим партнера по игре, партнера по радости. Про болезнь, например, что это онкология, мы догадываемся, потому что работаем в онкологических клиниках, в иммунологических и ортопедических отделениях. Но мы не врачи, мы не ставим диагнозы, не прогнозируем и не боремся с болезнью. Мы со скукой боремся, с равнодушием, ленью, пассивностью. Даже не боремся, а взаимодействуем, чтобы как-то расшевелить это добровольно, мягко и ненавязчиво. Мы создаем настроение. И нам полегче. Конечно, иногда видим родительские слезы, но я не встречал горюющих детей. В больнице все равно остается детство. «Партнер по радости» — это фраза из французского кодекса больничных клоунов. Мы его перевели и адаптировали. Не брать благодарности, не обсуждать процесс лечения, не навредить, не спорить с врачом, не навязываться родителям и ребенку – его краткое содержание.
Все относительно. Все. Слезы. Даже горе. Все проходит, все вновь начинается. Каждая секунда не похожа на другую. Одна палата не похожа на другую. Даже твое настроение в одной палате не похоже на настроение в другой. И нужно всегда быть здесь и сейчас. Не в будущем или где-то в прошлом. А быть здесь, с чаем с красной смородиной. Даже когда вокруг белые стены, нет зелени и серость за окном, быть «здесь и сейчас» и сохранять настроение, словно вы на море. Больницы бывают разные: бедные, богатые, технологичные, нетехнологичные. Дело в сознании: море — вот тут. Ты сам цепляешься за хорошее, веселое или невеселое. Когда овладеваешь этой техникой, то сохраняешь настроение и контролируешь момент не ради себя, а ради детей и родителей. Им грустный клоун не нужен.
Когда я пошел в супервизию и стал не клоуном, а наблюдателем – то есть приходил со своими клоунами и смотрел на то, как они работают, – вот тогда мне было очень тяжело, именно, потому что там я был просто человек, который все это видел и сидел в стороне, ничего не делая.
Стало тяжело, когда у меня появились свои дети, потому что все больные дети стали похожими на моих детей. Я работаю с психологом и прорабатываю эту проблему, потому что иначе невозможно вообще будет работать.
Клоун приходит не к больному ребенку, не к пациенту – он приходит просто к ребенку и играет с ним, понимая его ограничения и возможности. С ним можно то, что нельзя с другими, и для ребенка, находящегося в сложном психологическом состоянии, в одних и тех же условиях, в тяжелых физических ощущениях, это становится отдушиной.
Ребенок может послать меня, – говорит Костя, пожимает плечами и мгновенно начинает играть немного обескураженного клоуна: – «Ну ладно, я пошел, дорогу знаю, я там уже был». – Он, не вставая с места, идет к двери, и я каким-то непостижимым образом вижу, что он доходит до дверного проема и оборачивается: – «Можно я посижу у тебя? Нет? Хорошо, хорошо, подальше – так подальше». И я не обижусь. Я даже подумаю: «О, ребенок выдал агрессию, это хорошо, потому что, когда и на ком он еще может выместить агрессию? На клоуне». Ему стало чуть полегче, а мне – как с гуся вода, я пошел дальше.
«С гуся вода» приходит не сразу, и в первые три-четыре года агрессия все-таки царапает, и с этим надо работать. Клоуны представляют себе мусорное ведро и всю агрессию выбрасывают туда.
Моему сыну три года, – говорит Костя, – и когда он говорит: «Я тебя не люблю, уйди, папа», что, я буду обижаться, что ли? Нет, конечно, потому что я понимаю, что это ребенок, он не контролирует свои эмоции – даже взрослый не контролирует под гормонами и химией, и не должен. Но у нас есть границы: мы не позволяем себя унижать матом и физическим насилием. Все остальное – можно. «Пошел вон!» – «Куда вон идти?» – «Туда! Все, уходи!» – «Все, ухожу, хорошо. Больше не буду шутить. Все, пошел». Иногда клоуна останавливают и возвращают обратно. Бывает, например, так: «Слушай, ты меня уже выгнал, дай хоть минуту посидеть, отдохнуть». – «Ладно, сиди, отдыхай». И дальше завязывается какая-то история: «Во что играешь? А, я тоже, я там всех поубивал».
Клоун видит что-то, за что можно зацепиться, потому что клоуны – это профессиональные «цеплятели», и их задача – развить коммуникацию и контакт через что угодно. «А что за игрушка лежит, твоя или не твоя? О, давай поиграем» – и так далее. Надо найти то, что интересно ребенку. «Во что ты хочешь играть? Давай ты будешь в меня стрелять, а я умру?» Потом клоун стреляет в него, но у ребенка бронежилет и так далее. История заканчивается тем, что клоун умирает 15 тысяч раз в проходе двери – и ребенок хохочет. Кто еще будет умирать у него в дверях? Врач, медсестра, мама, психолог? Нет, только клоун.
Наши клоуны переживают уходы детей, к которым они приходили каждую неделю, смешили их и надеялись на то, что рано или поздно ребенка выпишут домой здоровым. Спасает, как это ни банально, возможность помочь, дело, которым ты занимаешься – в этой ситуации личные переживания отходят на второй план.
Однажды в отделении трансплантации костного мозга ушла девочка Аня. Я был у нее во вторник, в среду она была в реанимации, а в четверг ушла. В четверг я пришел в отделение ТКМ, мама плакала, и я все понял… А в пятницу надо было уже делать документы, потому что впереди были выходные, и необходимо было успеть оформить транспортировку и достать цинковый гроб, чтобы отправить их домой, в регион. И Анина мама сказала: «Костя, вы еще позавчера были клоуном, а сегодня уже в черной рубашке и похоронный агент». И я понял, что да – теперь я похоронный агент, и да – это тоже работа. Я должен поддержать маму, просто постоять помолчать рядом, подержать ее за руку, сделать за нее всю эту бюрократию, которую она не может сделать своими трясущимися руками, отправить их рейсовым самолетом в регион и проводить. Это куча бумаг, куча поездок, куча энергии. Но это работа. Если бы я был просто наблюдающим, сочувствующим, это меня, наверное, травмировало бы.
У больничных клоунов серьезно организована работа с эмоциональными переживаниями. У многих есть личные психологи, к ним приходит психолог из МЧС, которая раньше работала в центре экстренной психологической помощи МЧС, и раз в квартал они с ней собираются и обсуждают, что произошло – например, в больнице умер ребенок, кто как это пережил. Они поднимают темы смерти, агрессии, границ, переносов, и это очень эффективно.
Каждый месяц у больничных клоунов проходит семинар по повышению квалификации, на котором они работают в паре. И вообще всегда рядом есть психологи, есть руководство, коллеги, к которым можно обратиться за помощью, ведь главное в таких ситуациях – чтобы человек был не один с тем, что он переживает.
По материалам Правмир.ру
